Микробиолог Зинаида Ермольева за работой в лаборатории
Эпидемии в тоталитарном обществе имеют ряд особенностей, которые одновременно и упрощают, и усложняют борьбу с ними. С одной стороны, абсолютная власть государства над личностью облегчает введение карантинов, массовых вакцинаций и других мер. С другой — характерная для таких обществ атмосфера недоверия и секретности порождает панические слухи, а повальная паранойя плохо сказывается на эффективности служб, которые должны бороться с заболеванием.
Почему пандемия «испанского гриппа» не казалась современникам в СССР такой катастрофой, как в других частях света? Что за вспышка неизвестного науке заболевания произошла на Урале в 30-х, и какую роль сыграло в постановке диагноза ГПУ? Как во время Большого террора скрывали информацию о чуме? Какую роль сыграли эпидемии тифа и холеры в Сталинградской битве? Как в 1960-м удалось предотвратить массовые смерти москвичей от черной оспы? Почему в Свердловске 1979 года случилась эпидемия сибирской язвы?
СССР: история болезней. Начало
Большевики пришли к власти за год до пика самой масштабной эпидемии в новейшей истории — «испанского гриппа». Причиной эпидемии был особенно заразный штамм гриппа H1N1, который затем мутировал в более смертоносную форму. Обычно подобные мутации приводят к замедлению распространения штамма, поскольку люди, у которых болезнь протекает более тяжело, сидят дома и никого не заражают, а носители более легких форм, наоборот, переносят болезнь «на ногах», тем самым распространяя ее по популяции. Однако в реалиях Первой Мировой войны (шел 1918 год) все было ровно наоборот: солдаты, больные легкой формой гриппа, оставались в окопах, а тех, кто переносил инфекцию тяжело, комиссовали, и они отправлялись в тыл на переполненных эшелонах, заражая других раненных. Благодаря этому сочетанию факторов, Испанкой в мире переболело около полумиллиарда человек (в тот момент — четверть человечества), а жертвами его стали около 50 (а по некоторым оценкам, и до 100) миллионов.
Больные испанкой в госпитале
Испанка не обошла стороной и только что созданную Страну Советов. Однако определить, насколько сильно население было затронуто инфекцией, невозможно по нескольким причинам.
Эпидемия пришлась на разгар Гражданской войны. В разрушенной и раздробленной стране учет больных велся спорадически. В частности, в статье Большой медицинской энциклопедии (издание 1928 года) приведена экстраполяция частичных данных по Москве и Петербургу, согласно которой от Испанки погибло около 220 тыс. человек. Эти цифры крайне низки по сравнению с общеевропейскими, и уже тогда исследователи ставили их под сомнение: приводились примерные оценки в 450 тыс. жертв. В более поздних работах советских ученых этот вопрос обычно не затрагивался. Статья в Большой советской энциклопедии содержит цифры жертв по многим другим странам, однако не в РСФСР/России. Не менее важно, что испанка была далеко не единственной эпидемией, которая тогда свирепствовала на территории Советского Союза.
В течение всей Гражданской войны на территории СССР наблюдались масштабные вспышки брюшного, сыпного и возвратного тифа, а также холеры, дизентерии и туберкулеза. Одним только сыпным тифом за период 1918-1920 переболело около 25 млн человек. Участились и случаи заболевания натуральной оспой. После войны ситуация не исправилась в одночасье: при отсутствии нормально работающих санитарных служб, в условиях повального голода и разрухи, эпидемиологическая ситуация оставалась катастрофической, особенно в центральных районах страны. Например, заболеваемость холерой в период, когда война уже шла на убыль — в 1921–1922 годах — составила почти 250 тыс. человек; для сравнения, во время Первой Мировой она не превышала 60 тыс. случаев в год, а в предвоенные годы цифры были ниже на порядки. Наконец, не стоит забывать, что причиной самых массовых смертей в СССР времен Гражданской были не эпидемии и даже не боевые действия, а голод: от него погибло порядка 5 млн человек.
Православный священник читает проповедь солдатам в госпитале. 1915 год
Столкнувшись с такими серьезными эпидемиологическими проблемами, большевики начали централизованно бороться с ними лишь к концу войны: в 1922 году был издан декрет Совета Народных Комиссаров РСФСР «О санитарных органах республики», который утвердил структуру санитарных органов в стране, распределил их права и обязанности. Однако во многом приходилось двигаться наощупь, формируя эффективную структуру санитарного надзора. При этом вся система советского государства этому скорее мешала, чем способствовала — по крайней мере, в первой половине XX века. Показательны в этом отношении две истории, одна из которых произошла в 1933, а другая — в 1937-1938 годах.
«Септическая ангина»
В мае 1933 года на территории Уральской области вспыхнула эпидемия неизвестного заболевания. В документах ОГПУ оно значилось как «септическая ангина». У заболевших резко повышалась температура, затем возникали болезненные поражения гортани и ротовой полости, перерастающие в гангрену. На фоне обильных язв, горловых и носовых кровотечений развивалась сердечная недостаточность. Более чем в половине случаев это заканчивалось смертельным исходом. Болезнь быстро распространялась, к 10 июня охватив 72 населенных пункта в 12 районах области.
Области, подверженные эпидемии, были изолированы силами войск ОГПУ, военизированной охраны, милиционеров и солдат — всего в карантинных мероприятиях участвовали до 5000 человек. В июне на Урал прибыла из Москвы комиссия из 100 медиков. Население встречало комиссию из центра без энтузиазма: в частности, в отчетах ОГПУ фигурируют такие сообщения:
«Антисоветские элементы распространяют слухи, что в ряде пунктов вымерло от эпидемии 75% населения, чтобы спастись коммунисты жгут деревни, пораженные эпидемией. В Мокроусово распространяются слухи, что села оцеплены войсками, в связи с мобилизацией на начавшуюся войну. В этом районе отмечены факты избиения кулаками колхозников, содействовавших усилению карантинизации деревни Щегровка»
«Среди населения пораженных мест наблюдается паника, при появлении заболевания — население разбегается. В двух сельсоветах была пущена провокация, что от заболевания помогает водка и население поголовно пьянствует»
«В Мокроусовском р. кулацкий элемент распространяет слухи, что карантин введен с целью не допускать восстания крестьян в связи с начавшейся войной. “В стране идет война, коммунисты боятся восстания и, чтобы предотвратить это, они под предлогом эпидемии окружили деревни войсками и выставили сторожевые посты”»
Профессоры Сукнев и Громашевский, обследовав больных, заявили, что речь идет об обыкновенной цинге, и предложили прекратить карантин за бессмысленностью. Это предположение было не лишено смысла, ведь эпидемия происходила на фоне страшного всесоюзного голода.
Впрочем, с такой оценкой не согласились органы ОГПУ. В совершенно секретной записке от 13 июня заместителя ПП ОГПУ Минаев сообщал:
«Паническое настроение населения пораженных пунктов заметно усилилось, в связи с выводами бригады ГРОМАШЕВСКОГО, поставившего ликвидацию эпидемии в зависимость от усиления снабжения продовольствием. Церковники причины эпидемии объясняют “наказанием народа за грехи”… имеются факты распространения антисоветским элементом провокационных слухов, что советская власть путем эпидемии хочет ликвидировать единоличников и сократить население… В связи с явно контр-революционной установкой ГРОМАШЕВСКОГО с СУКНЕВЫМ… поставил вопрос об отзыве бригады… Привлечение к ответственности на Урале считаем невозможым — может вызывать расхолаживание медперсонала к работе по борьбе с эпидемией»
Прибывший к тому времени в область лично нарком здравоохранения Михаил Владимирский согласился с доводами Минаева и отозвал профессоров. 4 июля он направил докладную записку членам Политбюро Молотову, Кагановичу, Сулимову, а также в ОГПУ докладную записку, где писал, что «заболевание безусловно инфекционное», и что сменившая Громашевского и Сукнева бригада врачей под руководством профессоров Здродовского и Хатеневера категорически опровергла связь «септической ангины» с «цингой и так называемыми “алиментарными” заболеваниями».
Впрочем, 15 июня он же отправил лично Молотову доклад Здоровского, в котором приводилось несколько иное, фактически противоречащее записке заключение. Профессор Здродовский сообщал, что это «неизвестное науке» заболевание имеет инфекционную природу, и ключевую роль в нем играет бактерия диплострептококк. Однако развивается эта болезнь на фоне дисфункции костного мозга, которая вызвана то ли дефицитом питания, то ли употреблением в пищу некачественных суррогатов хлеба (естественно, вследствие голода).
Тем временем, ОГПУ направило в регион свою, параллельную миздравовской, бригаду из «одного оперативного работника и трех профессоров-эпидемиологов», которая 24 июня сообщила в центр следующее:
«Произведено эпидемиологическое обследование 45 семейств села Голдбино, поставлены эксперименты на мышах, свинках и кроликах по определению ядовитости разных зерен из проса, собранного на прошлогодних полях. Уже через 12-13 часов начали гибнуть животные… совершенно точно можно сказать, что просо, собранное на полях в прошлом году, ядовито для экспериментальных животных и содержит значительную примесь других зерен также ядовитых… Откуда и как могло попасть отравляющее вещество на прошлогоднее просо, был ли это злой умысел или случайное обстоятельство — решить могут только соответствующие, уже не медицинские расследования… Эпидемиологическое обследование в Голлобино говорит, между прочим, и о том, что значительная часть населения питалась и питается удовлетворительно (со временем это будет подтверждено цифрами)».
Сообщение ОГПУ с заключением профессоров-эпидемиологов Никанорова, Суворова и Князецкого о причинах эпидемии в Уральской области
В другом сообщении, от 23 июня, за авторством начальника 6 отдела СПО ОГПУ Коркина, говорилось:
«По данным от 22 июня, эпидемия не местного происхождения, занесена извне. В ряде районов до поражения их эпидемией отмечались факты появления неизвестных лиц, после чего начинались заболевания.
Имеются две агразработки: 1) подозрения о связи железнодорожных врачей Ишима с польскими резидентами; 2) о появлении на территории Ялуторовского р. быв. конюха японского консула Тотолина, подозреваемого в шпионаже. Тотолин, будучи завербован оперсектором, вместо явки в Ялуторовск, скрылся. Однако устанавливается посещение им пораженных пунктов.»
К 4 июля «септической ангиной» заболело 1346 человек, умерло из них 707. Более поздние данные нам неизвестны. В любом случае, эта вспышка заболевания была лишь каплей в море многомиллионных жертв голода начала 30-х.
Чума
В 1937 году на территории Сталинградской области и Калмыцкой АССР произошла вспышка бубонной чумы. Это заболевание, ассоциирующееся со средневековьем, передается человеку, как правило, не от другого человека, а от кровососущих насекомых, которые живут на зараженных грызунах. Поэтому вспышки связаны не только с уровнем санитарии, но и с чисто природными явлениями — например, миграцией животных, которые служат для чумной палочки естественным резервуаром.
Сталинградская область и Калмыцкая АССР были местом частых вспышек чумы. Первые противочумные лаборатории на юго-востоке центральной части России были открыты еще в начале XX века (Астраханская — в 1901 году). Это связано с тем, местность тут степная, естественная среда обитания грызунов. А местное население занималось в основном скотоводством и жило в тяжелых, антисанитарных условиях, скученно и бедно, в постоянном контакте друг с другом и с кровососущими насекомыми. Из-за этого вспышки чумы случались тут регулярно: так, за период с 1899 по 1914 годы тут была зафиксирована 81 вспышка с 1931 случаями заболевания, 1779 заболевших погибли (93%). Не прекратились они и после установления советской власти.
Большевики начали активно бороться с чумой в этом регионе с 1934 года: за три года на территории около 10 млн гектаров степи истребили сусликов, местных жителей массово прививали, проводили дезинсекцию. Однако решающего успеха это не принесло. В ноябре 1937 года случилась очередная вспышка, начавшаяся в районе Приволжского улуса Калмыцкой АССР. Довольно быстро о ней узнали наверху: уже 7 декабря нарком здравоохранения Михаил Болдырев доложил Молотову о сложившейся ситуации, а также о принятых мерах: спешно высланных бригадах медиков из Астрахани и Саратова, карантине в двух поселках, где обнаружена чума.
Командовать операцией приехали лично заместители наркома Болдырева Лев Вебер и Николай Проппер-Гращенков. Последний позднее так описал работу врачей:
«…В середине декабря в экспедиции в районе очага было 182 человека, из них 37 врачей, 20 человек среднего медперсонала и т. д. Были собраны большие технические средства: больше 60 машин, грузовых и легковых, белья, палаток, химикатов и т. д. Наличие в составе экспедиции отряда по проведению истребительных работ в количестве 30 человек — все это, несомненно, предполагало очень быструю ликвидацию вспышки…
Между тем, работа экспедиции, как мне удалось это выяснить при личном посещении несколько раз очага, ознакомлении на месте и на специальном совещании членов партии, участвующих в экспедиции, — была явно неудовлетворительной.
Руководство экспедиции не только не обеспечило полной ликвидации вспышки, но и не справилось с выявлением больных и их ранней госпитализацией, ибо большинство больных было подобрано в виде трупов…
Руководство экспедиции не обеспечило изучение эпидемиологии данной вспышки, следствием чего является полная невыясненность связи между отдельными очагами вспышки… очень неудовлетворительно велась работа лаборатории, которая запаздывала с микробиологическими анализами, а в ряде случаев, от заведомо погибших от легочной чумы, не сумела выделить чумную культуру.
Половина всех случаев, заболевших чумой, была обнаружена экспедицией в виде трупов — на дому. Остальная половина, как правило, госпитализировалась с большим опозданием. Сам госпиталь был организован неудовлетворительно и скорее являлся тюрьмой для чумного, нежели госпитальным учреждением. В нем отсутствовали медикаменты, правильная организация госпитального режима, что не исключало возможности внутригоспитального заражения…»
Характерно, что союзная пресса тех времен ничего не писала о вспышке. Более того, информация о ней нет в фонде СЭС Калмыцкого архива. Мы знаем о чуме из рассекреченных докладных записок Молотову, которые продолжали приходить до конца декабря и сейчас хранятся в ГАРФе. Побороть эпидемию получилось лишь в январе, и точного числа жертв мы не знаем. Показатель, датированный 23 декабря — 32 умерших и 92 карантинированных. Жертв могло быть меньше, но свою роль тут сыграло то, что из-за засекречивания всей информации о чумных вспышках медики не знали, как с ними справляться, а зачастую просто боялись заразиться сами. Так, согласно секретной записке Молотову от и.о. председателя Сталинградского облисполкома Семенова, «Группа врачей и профессоров, присланная Наркомздравом, практической помощи экспедиции не оказывает, до последнего времени отсиживается в Астрахани». На это обращал внимание и Проппер-Гращенков в своем докладе: «свою отрицательную роль, как для чумологов, оказавшихся абсолютно изолированными и малограмотными в вопросах общей микробиологии и эпидемиологии, так и для общих врачей, которые совершенно невежественны в вопросах диагностики и терапии чумных заболеваний. Необходимо полное осведомление врачей о диагностике и лечении чумы, особенно работающих в эндемических районах».
в 1987 году был опубликован итоговый доклад к 60-летию противочумной службы Калмыкии и 50-летию Элистинской противочумной станции. Его авторы утверждали, что после 1936 года вспышек чумы на территории Калмыцкой АССР зафиксировано не было.
В условиях Великой Отечественной войны
Усилия социалистического правительства по выстраиванию санитарно-эпидемической системы дали свои плоды. Ко времени Второй Мировой санитарная служба была более-менее налажена, особенно на европейской территории СССР, и накоплен опыт борьбы с инфекциями, которые могли вызвать эпидемии.
С началом войны этот опыт оказался очень кстати. Тяжелые условия как в окопах, так и в осажденных городах — теснота, проблемы с гигиеной, недостаток полноценного питания — все это способствовало возникновению эпидемий практически по всей линии фронта.
Особенно тяжелая обстановка сложилась в Сталинграде, где произошла одна из крупнейших битв всей войны. Первая вспышка сыпного тифа произошла там еще в ноябре 1941 года, до начала боев — город был важнейшим транспортным узлом, и через него ежедневно проезжали тысячи эвакуирующихся, раненых или наоборот, направляющихся на фронт людей. Вот что говорилось в одном из докладов уполномоченному Военного Совета Южного фронта председателю городского комитета обороны А. Чуянову:
«Наличие исключительной завшивленности среди населения города и области, почти 100 % завшивленности среди контингента эвакуированного населения. Постоянное прохождение через станцию Сталинграда воинских эшелонов, двигающихся к фронту, среди которых часто обнаруживается вшивость, а также ежедневное прибытие в Сталинград нескольких военно-санитарных поездов с больными, требующих немедленной дезобработки инвентаря и обмундирования. Наличие больных, при необеспеченности дезустановками, создает реальную угрозу значительной вспышки сыпного тифа как в пределах Сталинградской области, так и заноса его на фронт и в глубокий тыл страны».
Несмотря на то, что руководство страны обратило внимание на проблему практически сразу, решить ее сходу не удалось. В городе были спешно организованы круглосуточные бани, дезинфекторы и прачечные; места общественного пользования обрабатывались, людей в буквальном смысле проверяли на вшивость, а больных с лихорадкой — изолировали. Это, впрочем, имело ограниченный эффект: не хватало и топлива, и мыла, и персонала. Количество больных непрерывно росло с 1941 года до лета 1942, когда облисполком принял решение обеспечить выпуск вакцины, и население начали массово прививать.
В 1942 году в городе стала распространяться холера. Городское командование отнеслось к этой опасности серьезно, и уже весной были приняты первые меры для того, чтобы не допустить эпидемии. Жителям и защитникам города запретили купаться в Волге, за каждым водопроводом закрепили санинспекторов, которые регулярно проверяли воду на вибрион холеры. Всех больных острыми кишечными заболеваниями приказали госпитализировать, а в городских больницах приготовили 2 тыс. коек, чтобы изолировать тех, кто контактировал с ними.
Для борьбы с холерой в город направили Зинаиду Ермольеву— профессора Биохимического института им. А. Н. Баха в Москве, позднее — создателя советского пенициллина и других антибиотиков. Под ее руководством прямо в осажденном городе было развернуто производство вакцины, причем для этого разведчикам РККА пришлось доставлять прямо через линию фронта трупы немецких военных, умерших от холеры. Подчиненные Ермольевой вакцинировали по 50 тыс. человек в день, и вместе с хлорированием колодцев, обеззараживанием туалетов и отстойников. Благодаря массовой мобилизации медиков вплоть до студентов-третьекурсников, это позволило быстро купировать распространение заболевания.
Надо отметить, что немецкие части страдали от холеры не меньше, чем советские. На территории Сталинграда, занятой немцами, разразилась настоящая эпидемия, особенно после окружения 6-й армии в ноябре 1942. После того, как ее остатки сдались, транспортировка пленных в лагеря стала настоящей проблемой, ведь они могли принести болезни вглубь страны, распространив ее через охранников и медиков, которые с ними контактировали. Один из пленных, полковник Луитпольд Штейдле, писал в мемуарах:
«Чтобы избежать сыпного тифа, холеры, чумы и всего прочего, что могло возникнуть при таком скоплении людей, была организована широкая кампания по предохранительным прививкам. Однако для многих это мероприятие оказалось запоздалым… Эпидемии и тяжелые болезни были распространены еще в Сталинграде. Кто заболевал, тот умирал один или среди товарищей, где придется: в переполненном, наспех оборудованном под лазарет подвале, в каком-нибудь углу, в снежном окопе. Никто не спрашивал о том, отчего умер другой. Шинель, шарф, куртка мертвого не пропадали — в этом нуждались живые. Через них-то и заражались очень многие. Советские женщины-врачи и санитарки, — часто жертвуя собой, без отдыха боролись против смертности. Они спасли многих и помогали всем. И все же прошла не одна неделя, прежде чем удалось приостановить эпидемии».
Черная оспа в Москве
Санитарно-эпидемическая служба в послевоенным СССР была достаточно эффективна. Во-первых, уже в конце 40-х–начале 50-х было развернуто масштабное производство антибиотиков. Во-вторых, реалии тоталитарного государства давали почти неограниченные возможности по контролю за передвижениями и действиями граждан, что особенно ярко проявилось в истории, произошедшей в Москве в 1960 году.
23 декабря 1959 года художник Алексей Кокорекин вернулся домой из зарубежной поездки. Он летал в Индию в составе делегации, посетившей страну с неофициальным «дружеским визитом», которые были нередки в пору хрущевской оттепели. Еще в самолете он почувствовал недомогание, а через два дня — был госпитализирован с диагнозом «грипп». Но в больнице состояние Кокорекина быстро ухудшалось, никакие средства не помогали, и 29 декабря он скончался.
Так как умер непростой человек — известный художник, дважды лауреат Сталинской премии, — а обстоятельства смерти показались врачам необычными, было назначено вскрытие. По чистой случайности, в Москве оказался пожилой патологоанатом из Ленинграда, которого пригласили для консультации. Он поставил неожиданный и пугающий диагноз: variola vera, черная оспа.
К этому моменту, в результате массовой прививочной кампании, начатой еще в 1924 году, оспа в СССР была давно ликвидирована. Но в странах третьего мира она была довольно распространена, до окончательной победы над этим заболеванием оставалось еще 18 лет. Перед поездкой в такие страны советских граждан обязательно прививали. Но Кокорекин по неизвестной причине избежал этой процедуры. В результате он привез в Москву возбудитель смертельно опасной болезни, которая в одной Европе XIX века ежегодно убивала около 1,5 млн человек. Ситуация грозила обернуться катастрофой.
Кадр из х/ф «В город пришла беда», снятого в 1966 году по мотивам эпидемии
КГБ, милиция, армия и минздрав предприняли беспрецедентные меры, чтобы не допустить эпидемии. Первым делом надо было изолировать всех, с кем художник контактировал. Первыми под карантин попали сотрудники Боткинской больницы. Сотрудники спецслужб быстро выяснили, что он успел повидаться с множеством людей: первые сутки на родине Кокорекин провел с любовницей, ей и жене подарил сувениры из Индии, которые те успели сдать в комиссионные магазины. Вскоре были изолированы друзья и знакомые Кокорекина; люди, с которыми он контактировал в аэропорту, таксист, который вез его домой. Один из знакомых художника успел вылететь на самолете в Париж — самолет развернули прямо в воздухе, а его вместе со всеми пассажирами отправили в карантин. Всего, под наблюдение были помещены 9342 человека, из которых 1500, контактировавшие с художником непосредственно — в стационар.
Параллельно городские власти развернули беспрецедентно масштабную кампанию по вакцинации: в считанные дни были привиты около 5,5 млн москвичей и 4 млн жителей Подмосковья — практически все население. Через 44 дня вспышка была ликвидирована, всего заразилось 45 человек, а погибло лишь трое. С учетом того, что без современных методов лечения смертность от оспы составляла ⅙-⅛ заболевших, это был выдающийся успех. Естественно, широко гражданам никто не объявлял, насколько серьезной опасности им удалось избежать, но по городу ходили панические слухи.
Холера
Летом 1970 года, как раз в разгар курортного сезона, на юго-западе СССР произошла вспышка холеры. Заболеванием оказались затронуты побережья Черного и Каспийского морей. До сих пор непонятно, откуда взялось заболевание — по одной из версий, инфекцию занесли рабочие, которые строили в этот момент плотину «Дружба» на границе с Ираном, где в это время также была эпидемия.
Холера в образе смерти на обложке французского журнала начала XX века
11 июля поступило первое сообщение из Батуми: заразились два студента, приехавшие из Средней Азии, один скончался. 27 июля от вируса погиб капитан корабля в Астрахани, 3 августа холеру выявили у больного в Одессе. Кроме того, вибрион обнаружили и в других городах — Керчи, Нахичевани, Волгограде и других, однако именно по Астрахани и Одессе эпидемия ударила сильнее всего.
В Астрахани борьбой с эпидемией руководил лично главный санитарный врач СССР Петр Бургасов. Город, как и другие очаги эпидемии, был блокирован. Там сразу же была развернута масштабная кампания по вакцинации: силами 2500 медработников, 4500 сандружинников и 7000 активистов Красного Креста к середине августа были привиты почти 147268 человек, еще 133000 получили тетрациклин — антибиотик, подавляющий холерный эмбрион. Это была крупнейшая операция по борьбе с холерой в послевоенном СССР.
Одесса пострадала меньше, но история этого очага эпидемии особенно интересна в силу того, что архивы спецслужб УССР открыты, и мы можем узнать, как вели себя жители юга Украины в условиях эпидемии и что власть делала для того, чтобы ее побороть.
Официально о том, что в городе эпидемия холеры, одесситам никто не объявлял. Местная пресса писала в основном обтекаемо, упоминая «острые кишечные инфекции». Но скрыть от местных жителей факт эпидемии или ее причину было невозможно: все знали о том, что в сопредельных СССР странах (Иране, Ираке, ОАР, Индии, Пакистане, Афганистане) находятся очаги холерной пандемии, объявленной ВОЗ еще в 1961 году. В этих условиях эпидемия обросла огромным количеством слухов. Горожане подозревали организации эпидемии иностранные спецслужбы, шептались о том, что в сутки в Одессе погибает от болезни по 300 человек, что эпидемия распространилась уже и на Киев.
Вместе с местными жителями под карантин в одной Одессе попало около 300 тыс. курортников. В первые дни, когда город еще не был блокирован, те, кто мог, старались уехать домой, но далеко не всем это удавалось. Вот как описала эти дни иностранка, направлявшаяся из в Париж:
«Поездка эта ужасная. После Москвы мы выехали в Одессу. Это ужасный город, но через 48 часов нам сказали срочно укладывать чемодан, так как в городе эпидемия холеры и, если мы не выедем этим же вечером, город будет закрыт. Нас отправили в Киев. Забыла тебе сказать, что отъезд был ужасным. Люди дрались, чтобы сесть в поезд, была паника, все боялись, что не смогут уехать. Ехали либо стоя, либо сидя на полу, несмотря на то, что у нас были плацкартные места. За всю ночь не сомкнула глаз».
После того, как был объявлен режим карантина, любой желающий уехать должен был пройти процедуру обсервации — несколько дней провести в изоляции под наблюдением, чтобы врачи убедились, что он здоров. Для проведения обсервации задействовали местные санатории, больницы и даже круизные лайнеры «Шота Руставели» и «Тарас Шевченко». Однако мест все равно не хватало, и тысячи людей вынуждены были неделями ждать своей очереди. Это привело даже к нескольким массовым акциям: 19 августа — в Одессе, а 21 — в Керчи несколько сотен отдыхающих направлялись к зданиям местных партийных органов с требованием поместить их в обсерваторы или отправить наблюдаться домой. Многие при этом пытались покинуть зону карантина нелегально, а местные жители — заработать на этом. Так, жители Одесской области вывозили приезжих по проселочным дорогам мимо кордонов, переправляли через Тилигульский лиман в соседнюю Николаевскую область. В одном из керченских пансионатов неизвестные украли лодку и переправились на ней через пролив в Краснодарский край.
Для поддержания карантина были привлечены значительные силы — так, Астрахань охраняло более 3 тыс. солдат, Одессу — около 5 тыс., а Крым — 9400 солдат, 26 вертолетов и 22 катера. Несмотря на это, полностью решить проблему побегов не удалось. 23 августа по распоряжению Совета Министров СССР всем отпускникам, попавшим под карантин, были продлены командировки или отпуска с сохранением заработной платы.
В сентябре, благодаря в том числе массовой раздаче антибиотика тетрациклина, эпидемия пошла на убыль. Сколько всего людей переболело холерой в СССР в 1970 году, точно сказать нельзя, но известно, что в одной только Астрахани было выявлено 615 больных и 334 вибрионосителя, в Астраханской области — еще 665 больных и 885 носителей; погибло, по официальным данным, 35 человек. На территории УССР диагноз поставили 221 человеку, погибло 20. Отдельные случаи холеры были зарегистрированы в Умани, Махачкале, Саратове, Москве, Ленинграде и десятках других городов. В газетах слово «холера» появилось лишь в конце августа–начале сентября, когда эпидемия уже была фактически подавлена.
Основные материалы, использованные при подготовке статьи:
1918 Influenza: the Mother of All Pandemics, Jeffery K. Taubenbergercorresponding and David M. Morens
Кризисы общественного здоровья в России и СССР в XX веке, Б.Б. Прохоров, И.В. Горшков
Подборка документов о «Септической ангине» на сайте istmat.com
Борьба со вспышкой эпидемии чумы в Калмыцкой АССР и Сталинградской области в 1937-1938 гг., М. В. Бадугинова
Оспа, Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
Бунты курортников и крестный ход. Эпидемия холеры в Одессе 1970 года в документах из архива КГБ, Эдуард Андрющенко
Эпидемия холеры в СССР в 1970 г., Попов В. Ф.
Эпидемиология и клиника холеры 1970 года в Астраханской области, Г. А. Харченко, О. В. Кириллова, В. С. Буркин
Холерное лето 1970 года, Попов А.
Автор Глеб Струнников
Источник - urokiistorii.ru