Согласно актуальным исследованиям, около миллиона граждан Российской империи покинули родину в годы Гражданской войны и после образования СССР. Многие считали себя изгнанниками, элитой, наказанной историей за вековой эгоизм. Германия стала страной, первой принявшей на долгое пребывание до 200 тыс. эмигрантов из России. Берлин превратился в центр эмиграции — до ста тысяч русских в начале 1920-х годов пытались выжить в столице голодной и холодной побежденной Германии.
Шарлоттенбург («Шарлоттенград») — русский район Берлина 1920-х
Немногим удалось вывезти из России достаточное количество драгоценностей или капиталы, на которые они открывали рестораны, издательства, магазины и даже банки в Берлине. Большая часть эмиграции стояла на пороге нищеты. Бывших баронов и графов, офицеров и цвет интеллигенции постигло резкое понижение социального статуса. Военные были вынуждены, по выражению Врангеля, сменить «шашку на лопату и винтовку на плуг». То же происходило с большинством эмигрантов — бывшими служащими, интеллектуалами, студентами, клерками, артистами.
Русский магазин «Ага» в Берлине
«У эмигрантов […] не осталось места и для выбора профессии — приходилось жадно хвататься за любое занятие и считать себя счастливцем, если вообще что-нибудь попадает под руку», — писал литератор Иосиф Гессен. Писатель Роман Гуль работал несколько месяцев на лесозаготовках, актер Александр Полонский — барменом, барон фон Руктешель — гитаристом, профессор Александр Карено — водителем такси. Бывшая фрейлина императрицы дочь генерала Скарятина воровала у знакомых драгоценности и меха. Бывший военный-артиллерист Григорий Чеботарев, став в Берлине студентом, подрабатывал частными уроками, а лето проводил, «размахивая кувалдой в команде клепальщиков на стройке в польской Верхней Силезии». Подобные рабочие места давали скромный доход, 20−50 марок в день в 1921 г. — хватало, по словам военных, работавших в сельском хозяйстве и на заводах в окрестностях Берлина, помимо оплаты недорогого жилья, «подкормиться и иногда на табак».
Карикатура в журнале «Бич». 1920 г.
Русский эмигрант благородного происхождения, занятый простым трудом, отразился и в немецкой литературе. Персонаж Эриха Марии Ремарка граф Орлов, русский эмигрант в Берлине 1920-х гг. — «кельнер [т.е. официант — прим.], статист на киносъемках, наемный партнер для танцев, франт с седыми висками. […] Каждый вечер он молился Казанской божьей матери, выпрашивая должность метрдотеля в гостинице средней руки. А когда напивался, становился слезлив».
Генерал фон Фусс зарабатывает набивкой папирос. Берлин, 1930 г.
Жизнь большинства эмигрантов протекала в погоне за деньгами. Порой они изыскивали невероятные способы заработать — даже на том, что фактически им уже не принадлежало. Писатель Алексей Ремизов просил у коллеги в Берлине помощи с поиском в Берлине покупателя его имения под Москвой, которое «при любом строе, кроме большевицкого, останется в частной собственности». Письмо датируется 22 декабря 1920 г., когда Гражданская войны в России была уже практически закончена, победа большевиков — несомненна, но в эмиграции еще надеялись на скорый разворот хода истории. Эти безнадежные ожидания были и годы спустя. Одна из эмигрантских газет опубликовала в 1930 г. юмористическую зарисовку: «Диалог эмигрантов: — Вы увидите: через полгода мы будем в России! — Вы это говорите уже десять лет. — И еще десять лет буду повторять, потому что я в этом уверен!».
Мастерская русского кладбища Тегель в Берлине. 1925 г.
Но жить нужно было в текущий момент. Немецкий журналист Йозеф Рот в 1926 г. описывал, какими он запомнил русских эмигрантов: они, «…даже будучи уроженцами мирной Волыни, изображали свирепых донских атаманов, стоя швейцарами при дверях роскошных заведений. […] Все они с одинаковой ловкостью научились выщипывать из балалаечных струн щемящие аккорды, носить красные сафьяновые сапоги с серебряными шпорами и кружиться на одном каблуке вприсядку. В одном парижском варьете я видел, как некая русская княгиня изображала русскую свадьбу. […] Другие княгини работали официантками в русских заведениях, в передничках, с блокнотиком на цепочке черненого серебра, с гордо вскинутой головкой в знак несгибаемой стойкости и неизбывного трагизма эмигрантской судьбины».
Перед немцами старались держаться гордо. Но у соотечественников эмигранты просили помощи — в русских берлинских газетах нередко печатались такие объявления:
1. «Если вы человек… Спасите — дайте работу! Интеллигентный, 30 лет, свободно владеющий нем. и фр. языками, отчаявшись, зовет о помощи в последний раз!"
2. «Крайне нуждающаяся группа офицеров б. Российской армии просит предоставить ей работу по набивке папирос. Работа проводится быстро, дешево, аккуратно и добросовестно. Moabit, Krappstr. S. Bel. Fr. Reder, Sokoloff. Расстояние не стесняет».
Бывший терской казак Сахно-Устимович — повар в русском ресторане. Берлин, 1930 г.
Капитан гвард. полка барон фон Руктешель играет на гитаре каждый день в цыганском оркестре. Берлин, 1930 г.
Не всем удавалось найти и простую работу, чтобы прокормить себя и детей, а благотворительность не всегда спасала. В Германии росла безработица, сигары делали из пропитанных никотином капустных листьев, а кондитерам государство строго запретило использовать для пирожных более 30% настоящей муки, и совсем нельзя было — молоко, сливки и яйца. Вереницы очередей у бирж труда постепенно превращались в толпы. Немцы были недовольны присутствием конкурентов-иностранцев. Профессора Уиттмора однажды чуть не сбили с ног на улице, назвав «проклятым иностранцем», Илью Эренбурга в берлинском трамвае обозвали «польской собакой». Русским эмигрантам предоставлялись вакансии, для которых не нашлось немцев — прислуга, работа на селе, реже — машинисты и переводчики. Писатель Виктор Шкловский описывал экономические проблемы, обрушившиеся в 1922—1923 гг. на берлинских немцев, и, еще больше, на русских беженцев, «официантов и певцов»:
«Развалилась старая Германия.
Обломки старого войска занимаются по кафе педерастией.
Улицы полны плохо починенными калеками.
Триста тысяч русских разных национальностей бродят в трещинах гибнущего города.
Музыка в кафе.
Нация официантов и певцов среди нации побежденных.
А в общественных уборных Берлина мужчины занимаются друг с другом онанизмом. У них низкая валюта, голод и страна гибнет.
И медленно, подъедая оставшееся, проходят через них иностранцы».
И все же, хотя по словам Гессена, «растущая беженская нужда стучалась почти во все двери», эмигранту еще было что «подъедать», он имел средства к существованию — в других странах Европы до 1923 г. было так же плохо, иногда еще дороже и голоднее, и все ждали падения большевиков и возвращения домой. Помогали выживать русское искусство, ностальгия и, конечно, русская водка, которую в большом количестве стали производить предприимчивые эмигранты. В одной из статей берлинской газеты об «измученных тоскливым бездействием и нуждой» эмигрантах говорилось: «…настоящая русская водка, изготовляющаяся сейчас в Париже, Берлине и Константинополе для услады горького житья эмигрантского», является теперь «необходимой деталью беженского обихода».
Русские студенты зарабатывают ремонтом обуви в общежитии. Сер. 1920-х гг.
Нужда толкала некоторых на аферы и преступления. Германскую общественность поразила «головокружительная карьера» никому не известного танцора одного из ночных дансингов Берлина, некоего Зубкова, который женился на ближайшей родственнице кайзера Вильгельма (по возрасту годившейся ему в матери) и стал таким образом обладателем императорских миллионов. Другие притворялись князьями. Петроградский актер Николай Малахов выдавал себя за профессора медицины, а затем решился не мелочиться и стал «князем Голицыным». Отлично играя свою новую роль, он познакомился с немецкими аристократами и одолжил у них немалые суммы денег, не имея намерения вернуть — за что и был арестован. Самый известный подобный случай имел место в Берлине в 1920 г.: некая Анна Андерсон, спасенная при попытке самоубийства полицейским, в больнице объявила себя чудесно спасшейся «царевной Анастасией». Обман был вскоре раскрыт, но резонанс истории помог Анне Андерсон достичь желаемого. В разное время ее содержали баронесса фон Клейст, инспектор полиции Грунберг, а после переезда в США — Сергей Рахманинов. Но русский Берлин вскоре растаял — в конце 1923 г. чудовищный экономический кризис поразил Германию. Немногие решили, как Виктор Шкловский или Андрей Белый, вернуться домой. Большинство рассеялось по Европе и уехало за океан в поисках лучшего пристанища.
Автор Константин Котельников
Источник - Дилетант